СТАТЬИ

- Ну это одна маленькая причина. А основная причина в том, что у нас в России нет проката – он у нас уничтожен. В нашем коммерческом прокате доля отечественного кино составляет 8%. И это почти все – либо дурацкие комедии, либо какие-то боевики. Серьезным картинам, которые обращены к душе человеческой, пытаются что-то важное сказать, хода практически нет. Моя «Улыбка Бога» – такая праздничная картина, которая получила множество наград, – шла каким-то ограниченным прокатом, даже по телевизору она была показана почему-то ночью, хотя в соседней Украине она была хитом несколько месяцев подряд и до войны ее крутили чуть ли не каждую неделю. Последняя моя картина – «Война Принцессы». Считаю ее безумно важной и актуальной, потому что она поднимает очень важную тему межнациональной розни. Но она не доходит до зрителя, и я специально езжу по любым фестивалям, пользуюсь каждой возможностью, чтобы показывать ее, потому что мне кажется, что она может повлиять на что-то, изменить что-то к лучшему в той атмосфере, в которой мы все живем. Но шанцев у нее нет – не потому что я плохой продюсер, а потому что у нас нет проката. И это серьезная проблема.

- Абсолютно не имеет никакого отношения к прокату и ничего не может сделать. Что-то может сделать только волевым решением сверху наш президент. Ведь можно возродить систему, можно хотя бы какие-то центры кинематографии открыть по городам. Потребность в этом есть, в том числе и у молодых людей – они хотят видеть хорошее кино, они хотят общаться с творцами, они хотят что-то узнать.

- Это целая система. В Голливуде есть отдельная профессия – кастинг-директор. И нанимать его для производства картины – это обязательный порядок. Чем лучше кастинг-директор и чем он дороже (а стоить он может от $ 5 до 30 тысяч), тем больше у него связей, тем лучше у тебя будут артисты. А ведь как минимум половина успеха картины зависит от состава. Есть такое английское слово miscast – когда в фильме неправильно подобраны актеры. В России же по-другому: я сам ищу, и ассистенты мои ходят ищут, и звоним по разным агентствам. У нас такой четкости нет – у нас это более сложный и мучительный процесс.

- Как я ищу? Я и в России и в США хожу по театрам на спектакли. В Лос-Анджелесе, скажем, есть десятки маленьких театров, в них не может быть больше 30 мест, потому что налоги тогда будут большие, где артисты работают за копейки единственно в надежде, что какой-то продюсер, режиссер, агент и их там увидит. Я по ним хожу всегда, когда есть возможность, и оттуда пригласил нескольких человек – просто замечательных. И у нас я то же самое делаю: я хожу по театрам, я хожу в училища, я смотрю, я знакомлюсь, потому что это моя профессия – знать актерский люд.

- Я режиссер авторского кино для широкого зрителя – вот так я для себя определяю. То есть я сам пишу все свои истории – так всегда было, начиная с «Ералашей», которые я десятками сочинял. И по-другому я не мыслю. Никита Сергеевич тоже, кстати, сам пишет все свои истории. И когда я пишу книги, их сочиняю, это почти та же самая работа – с разницей в том, что в кино я на площадке работаю с живыми артистами, а в книгах – за столом с воображаемыми персонажами. И там, и там я рассказываю историю. Поэтому для меня это никак не разделено, это едино, я по-другому это как-то не представляю. Был один-единственный случай за всю мою 40-летнюю профессиональную жизнь, когда я взялся за чужой сценарий. Я понимал все его огрехи и проблемы, но самоуверенно решил, что со всем справлюсь, что я там напридумываю то, се, пятое, музыкальные номера. Не спасает. И это был для меня колоссальный урок и первый и последний раз, когда я брался за чужой сценарий.

Ведь кто мы такие, режиссеры? По-английски мы называемся storyteller – мы рассказываем историю. Помните, как говорил великий французский артист Жан Гобен: самое главное в кино три вещи: первая – это хорошая история, второе – это хорошая история, а третье, и это самое главное, – это хорошая история. Если в основе картины хорошая история, то даже если ее снимет плохой режиссер, картина выстрелит. А если история слабенькая, то ее ничто не спасет.

- Да, есть несколько актеров, с которыми я очень дружу и о которых изначально думаю, когда только возникает замысел картины. Например, тот же Джигарханян. У него был кот, и когда ему исполнилось 18, он скончался. И Армен безумно горевал, прямо плакал. Тогда я пообещал ему, что мы увековечим память его кота. И так в картине «Улыбка Бога» я рассказал историю с котом. Но также есть всегда персонажи, которые я даже не знаю, кто будет играть.

Владимир Алеников показал на мастер-классе короткометражный десятиминутный фильм «Полет бабочки», произведенный кинокомпанией «Арткино» и киностудией «Мир искусства» как уникальный эксперимент в рамках его спецкурса «Как снять короткометражный фильм, или Пошаговая инструкция режиссёра». Мастер продемонстрировал своим студентам, как можно снять кино практически без денег и в одном интерьере. Лента была снята за один день тремя кадрами в реальном времени, со сложным внутрикадровым монтажом.

- Что это такое, когда фильм снят одним кадром? Склейка – это игра режиссера со временем. В этом смысле мы волшебники – время можем растянуть, время можем спрессовать. Зритель наш сегодняшний к этому приучен. И вдруг этих склеек нет и сцена идет беспрерывно. Для чего это делается? Ну прежде всего в данном случае это меня спасло от нескольких съемочных дней, иначе бы мы этот фильм не сняли. Но также, когда на экране времени проходит ровно столько же, сколько в зрительном зале, то зритель (на подсознательном уровне) понимает, что здесь его не обманывают. И от этого возникает особое доверие к тому, что происходит на экране. И если в картине есть такая сцена, она сразу повышает ее уровень. И вот главное достоинство этого нашего маленького фильма в том, что весь он построен на внутрикадровом сложном монтаже. Конечно же, это невозможно снять, не репетируя многократно и очень тщательно. Большая часть наших режиссеров боятся репетиций, они к ним не приучены. Вторая проблема состоит в том, что на это нет времени: съемочный график такой плотный, время такое дорогое, что надо снимать-снимать-снимать – где там репетировать. Поэтому и кино такое получается. Мое убеждение, что репетировать просто необходимо. И я всем советую: любым способом выжимать из продюсеров репетиционное время, хоть несколько дней до начала съемок, хотя бы по основным сценам пройтись, чтобы понять про персонажей, про взаимоотношения героев.

- Оператор – это единственный человек на площадке, который хоть как-то понимает, что ты делаешь. Режиссер – это такая профессия странная. Ты чувствуешь себя как бегун на марафонской дистанции: он бежит один и никто ему не поможет – либо пробежит, либо нет. Потому что все происходит у тебя в голове. У тебя нет времени все всем объяснять, у тебя мозги кипят во время съемочного периода. Режиссер – это человек, который должен сидеть и думать – это главное, чем должен заниматься режиссер на площадке. Он каждую долю секунды принимает решение, которое уже необратимо и от которого зависит результат. И вот он все время как дирижер – должен чувствовать любую фальшь в оркестре. Это очень сложно. И единственный человек, который, повторяю, хоть как-то может понять, о чем режиссер думает – это оператор. И тоже далеко не все. Поэтому с оператором должна быть абсолютная взаимосвязь. И если правильный кастинг – это 50% успеха, то выбор оператора – еще 50% успеха.

Наталия Егорова

© Союз кинематографистов Российской Федерации